Она повертела острым носком туфли и надула губы: "Хорошо, только ненадолго, месье Марат, тетя будет волноваться".
— На пять минут, мадемуазель, на пять минут, — он откинулся на сиденье и сцепил смуглые, узловатые пальцы.
В передней было полутемно. Констанца, вдохнув запах табака, и пыли, усмехнулась: "Как видно, тут давно не убирали, когда я сюда месье Констаном приходила — такое же запустение царило вокруг".
— Они у меня в кабинете, — вежливо сказал Марат. "Бумаги. Там светло. Проходите, мадемуазель, — он пропустил ее вперед. Констанца невинно спросила: "Сюда?", указав на полуоткрытую дверь. "Именно так, — согласился Марат, нащупав в кармане сюртука связку ключей.
Девушка, высоко вскинув голову, оглядела кабинет и зачарованно проговорила: "У вас так много книг!"
Он неслышно запер замок, и обнял ее за талию: "Много, мадемуазель, много".
— Оставьте меня! — возмутилась Констанца и вскрикнула — он заломил ей руку за спину, в плече что-то хрустнуло, и она почувствовала быстрые слезы у себя на глазах.
Констанца вспомнила низкий сарай, сено, что кололо ей ноги, и горячие капельки слюны у себя на лице. "Не ломайся! — услышала она требовательный голос и похолодела: "Парик. Нельзя, чтобы он видел мои волосы, он меня узнает".
Марат повернул ее к себе и, целуя, стал подталкивать к дивану. "Не трогайте меня! — крикнула Констанца и ахнула, схватившись за щеку. "Да как вы смеете!"
— Приходит к мужчине, — Марат прижал ее своим телом к подушкам, — одна, дразнит его…,
Констанца почувствовала его руку у себя между ног, и, застыв, велела себе не двигаться. Она так и лежала, — с задранными до пояса юбками, отвернув голову, глядя на паутину, что висела над пыльным шкафом.
— Уже не девственница, — удивился Марат. "Ничего, когда получится ребенок — сама ко мне прибежит, на коленях будет умолять жениться на ней. А я еще поломаюсь, — он рассмеялся. Констанца измученно закрыла глаза.
Это было долго, очень долго, — она потеряла счет времени. Потом, встав, оправив платье, сомкнув испачканные ноги, чувствуя в себе горячее, липкое, чужое, она холодно сказала: "Я убью вас". Девушка вышла, хлопнув дверью.
Марат устроился на спине. Закурив, блаженно улыбаясь, он хмыкнул: "Все так говорят".
Констанца сидела, зажав руки между коленей, глядя на потухший камин. На столе колебалось пламя свечи, в окне, над крышами Парижа играл яркий, золотой закат. Она и не помнила, как добралась до своей комнаты — помнила только яростно сорванное платье, что лежало сейчас в углу, и, то, как она, согнувшись, стоя в тазу, скребла себя грубой щеткой.
— Я все правильно сделала, — сказала себе девушка, подняв голову, затянувшись сигаркой. "Если бы он меня узнал, он бы стал меня шантажировать, наверняка. Это Антуан, — она поморщилась и вздохнула, — Антуан считает, что женщины могут заниматься наукой, писать в газетах…Антуан и Лагранж, он тете Марте преподает, а остальные — остальные, узнав, что я женщина, и на порог своих лабораторий бы меня не пустили. Тем более не стали бы мне давать интервью".
— Какая косность, — горько подумала Констанца. "Женщина может по двенадцать часов в день толкать под землей вагонетки, и не может напечататься в газете. Даже Изабелла под инициалами выставлялась".
Она поднялась, и, выпустив дым, присела на подоконник.
— Месье Марат пожалеет, что на свет родился, — спокойно подумала Констанца. "Только никому, ничего нельзя говорить — ни дяде Теодору, ни дяде Джону, ни уж, тем более, Антуану. Незачем из-за этой мрази рисковать жизнями хороших людей. Они же, наверняка, узнав о таком, вызовут его на дуэль. А если…, - она замерла, и, помотала головой: "Не обманывай себя. Ты же все знаешь. Ты не зря с тетей Эстер и ее книгами росла, не зря дядя Питер разрешал тебе брать любые тома из библиотеки. Ты все знаешь, Констанца. У тебя может быть ребенок. Это же было не так, как с дядей Теодором…, - она всем телом, вспомнила темную комнату, и его нежный, тихий шепот: "Тео, любовь моя, счастье мое, наконец-то, я не верю, не верю…"
Констанца вытерла слезы с глаз и неожиданно для себя самой улыбнулась: "Хорошо, что я у Изабеллы не стала спрашивать — что в таком случае делать".
В спальне пахло розами. Изабелла сидела, подвернув под себя ноги, на шелковых подушках, разбросанных по полу. Она затянулась кальяном, и, передав наконечник слоновой кости Констанце, — разлила по бокалам остатки вина.
— И ты до двадцати семи лет не знала — откуда дети берутся? — зачарованно спросила Констанца, раскуривая кальян.
Изабелла выпила, и хихикнула: "Откуда мне было, дорогая? Отец умер, как мне еще пятнадцати не исполнилось. Пьетро священником был, и в любом случае — мы не встречались, как он обеты принял, а на статуях не нарисовано — что там у них внутри. В Марокко, как ты знаешь, я, кроме папы — десять лет вблизи никого не видела".
— Ну, — протянула Констанца, — ты же могла, например, в библиотеку сходить, взять книгу, почитать…
Изабелла горько усмехнулась: "Это дядя Питер тебе разрешал читать, все, что ты хотела. Пойди, попробуй, в библиотеку Британского музея, в платье. До сих пор женщинам не все книги выдают. А ты у тети Эстер даже анатомический атлас видела, и названия мышц на латыни выучила".
Констанца положила руку в маленькую ладонь мачехи: "Так тебе папа рассказал, о детях?"
Изабелла кивнула и, подвинувшись, обняла ее. "А тебе и рассказывать ничего не надо, видишь, — шепнула женщина, — ты все сама знаешь".
Констанца все сидела, глядя на медленно затухающий закат, вдыхая ветер с реки. Вокруг шпилей аббатства кружились птицы, забили колокола, и она услышала, как откликается им звонница церкви Сен-Сюльпис.
— Все да не все, — девушка сплела пальцы. "Может случиться так, что понадобится, — она поискала про себя слово, — избавиться от этого. Через пару недель станет понятно. А куда идти? — Констанца посмотрела на пустынную улицу внизу. "Тетя Тео и тетя Жанна о таком и не слышали, наверное. Они и замужем никогда не были, и детей у них нет. Остается тетя Марта, — девушка тяжело вздохнула. "Она добрая, она поймет".
— Все, — приказала себе Констанца, вставая, усаживаясь за стол. Она взяла тетрадь и тут же, брезгливо, выпустила ее из рук.
— Надо закончить статью, — сквозь зубы сказала Констанца. "Расшифруешь, напишешь и пошлешь ему на согласование. Было бы хорошо еще раз к нему прийти, месье Констаном, но я не могу, не могу, — она уронила голову на стол и коротко, по-звериному, взвыла.
Успокоившись, она очинила перо. Окуная его в серебряную чернильницу, Констанца стала быстро писать: "Народный трибун, глашатай нужд рабочих масс, месье Жан-Поль Марат встретил вашего корреспондента в своей скромной, заполненной книгами квартире. "Стыдно окунаться в роскошь, когда бедняки Франции голодают, — сказал мне месье Марат…."
